[начало игры]

Стук сердца, исходящий из его груди. Странное ощущение вокруг. Тепло. Или холодно. Тихо. Но невероятно шумно. Страх, отчаяние, гнев, нежелание просыпаться, вырываться из этого пленительного мрака, в котором он пребывал, казалось, так долго. Но кто-то словно с силой толкает его в спину, вынуждая распахнуть веки и вернуться туда, откуда он так остервенело бежал. Нет, только не снова, только не сейчас. Еще один удар, и…
Он поднимается на кровати настолько резко, насколько позволяло почему-то живое тело. Приступ тошноты подкатывает к горлу, и Ичиру, прикрывая рот рукой, пытается протолкнуть в онемевшие легкие хотя бы толику кислорода. Пересохшие за неизвестно какой период времени глаза отказываются предоставлять своему хозяину четкую картину происходящего.
Где он? Как сюда попал? И какого черта до сих пор находится в до боли знакомом теле? Расфокусированным взглядом блуждает по стенам. Светлый оттенок, сейчас окутанный жгучей темнотой ночи. И полное отсутствие света. Лишь темные, высокие пятна, отчасти скрывающие собой бетонную клетку. Он не помнит совершенно ничего, только последний миг прострации, падения в бездну с высоты, без надежды быть спасенным. Слабый, приглушенный перезвон колокольчиков; чей-то крик, эхом разнесшийся в голове и… Все.
Юноша пытается сесть на кровати, но, потеряв координацию движений, падает на колени на ворсистый ковер под ногами. Раскрытые ладони, вцепившись в ворс, сжимают его безжалостно, яро. Скалясь от колких волн, пронзивших каждую мышцу тела, он пытается вырвать для себя хотя бы мгновенное чувство власти над собственным естеством, но бесполезно.
Лишь спустя несколько минут Ичиру смог выпрямиться, сложив руки на груди. Подушечки пальцев проходятся по мягкой ткани рубашки, чужой, но с таким знакомым ароматом. Запахом, который было сложно спутать с любым другим. Знакомый, родной, близкий, отвратительный… Его одежда, почему-то на нем, сейчас выступила в роли обжигающего полотно, рвущего кожу безостановочно и с такой странной легкостью. Он остервенело пытается скинуть рубашку с плеч, но дрожь в руках подводит его снова, и попытка за попыткой терпит поражение. Путается в рукавах, пуговицы, словно приросшие, не желают избавляться от власти петель. А ткань уже принялась пробираться внутрь, ударяя по сердцу и легким. С тихим полустоном-полурыком Кирию освобождается от непосильной ноши, откидывая одежду в сторону. Упираясь в пол ладонями, с невероятным трудом поднимается на ноги, пошатываясь, но продолжая бороться с собственной слабостью. Как давно он не испытывал этого гадкого чувства за последние годы.
Медленные, короткие шаги по направлению к тому месту, где слабо улавливалось собственное отражение. Взгляд в зеркало – небо, еще никогда он не выглядел Настолько слабым и побежденным. Звериный блеск радужки и пересохшая линия тонких губ сейчас так прекрасно подходили под черные мешки под глазами, а перемотанная шея… Да что за черт!.. Он рвет бинт на тонкие нити, с каждой секундой борясь с желанием вскрикнуть от раскрывающейся картины: две глубокие отметины темного цвета и абсолютно белая, болезненно-бледная кожа вокруг. Казалось, что в его теле совершенно не было крови. Проводя по ране ладонью, он едва ли надавливает на нее, проронив еще один глухой стон боли – невозможно стерпеть те огненные лепестки, что оживились на месте… укуса?
- Зеро… - Он шепчет настолько тихо, что и сам не может услышать собственного голоса. Из груди вырвался хриплый смех, и Ичиру зашелся в сухом кашле. Упор в стену ладонями, чтобы вновь не припасть к совершенно не радушному полу и напряженный позвоночник, выгнувшийся назад подобно вот-вот обещающей надорваться струне. Так вот оно что… Значит, выжил. Его пожалел брат? Или кровь Шизуки сыграла с ним злую шутку, оставив в мире живых на еще один срок? Но зачем… Зачем, черт подери, ведь он шел на верную, выбранную им самим смерть! Он шел к Ней. И только к Ней.
Кожа продолжает пестрить запахом брата, и он становится настолько несносным, что Ичиру готов содрать с себя шкуру, лишь бы избавиться от этой тошнотворности. Тело само подталкивает его в сторону, отводя от зеркала в сторону двери. Протолкнув ее наружу, юноша переступил порог, оказываясь во власти новой, незнакомой темноты чужого дома. Он не видел его раньше, и с трудом мог даже представить где сейчас находится. Распахнутая дверь напротив ведет его к себе ближе, и Кирию, не задумываясь, идет вперед. Щелчок выключателя на стене, резкий свет бьет по отвыкшим от подобного излучения глазам. Спасибо, судьба, ты снова угадала желание. Душевая.
Меньше всего он сейчас думал о манерах приличия, когда брюки, ему не принадлежавшие, соскальзывают с ног. Минуя последнюю дистанцию до кабинки и раздвинув створки, Ичиру дотянулся до двух кранов, но повернул лишь один – с горячей водой. Нестерпимо огненные струи ударили по голове и плечам, но юноша не сдвинулся с места, только плотнее прижался к светлому кафелю стен. Пар заполонил пространство, лишая последней возможности видеть, и молодой человек закрывает глаза, чувствуя, как очередная порция слабости сковывает его ноги. Но больше не сопротивляться – дрогнувшие колени, словно лишившись костей, превращаются в вату, и Крию оседает на покрытое водой дно. Дрожь; жар, сменяющийся холодом; вновь тошнота. С трудом дыша, он раскрывает бледные губы и шумно глотает кислород, выталкивая его с гораздо большим трудом. Еще секунда перед тем, как горло, окутавшись острой колючей проволокой, издает протяжный вой, совсем не похожий на человеческий.
Ичиру кричит в голос, сжимая ладони в кулаки. Кричит и не слышит этого. А тело бьется в приступах. Должно было стать легче. Но, почему-то, не становилось. Был встречен первый день его новой, совсем нежеланной жизни.

Ладони скользят по лицу, омывая его горячими струями. Кожа, что приобрела неестественно живой и яркий оттенок, горит, но лишь снаружи. Чувствующийся внутри неистовый холод заполоняет виски, морозит кровь, не желает расставаться с воцарившимся ледяным царством в области груди. Дышать становится все сложнее – пар оседает на ресницах и губах, проникая внутрь, скатываясь по ссохшейся за долгое время молчания глотке. И вновь кашель – Ичиру задыхается, но не собирается бороться с этим предательским чувством. Только когда сердце сделало лишний удар, с гулким стуком поднявшись к гортани и не желая опускаться на свое законное место, юноша вздрогнул, выпрямившись. Хрупкий корпус вздымается настолько быстро и учащенно, что со стороны, пожалуй, это показалось бы чрезмерно пугающе. Намокшие серебристые пряди вывели линию скул и шеи, обрамляя лицо резкими линиями. Еще немного, и Кирию вновь простится с реальностью. Да и пусть. Пусть…
Когда в разум постучался уже ставший привычным покой, что так ловко изолировал даже малейшие отзвуки мира, Ичиру слабо улыбнулся, а тело, обмякнув, опустило его ниже к дну. Вот руки распростерлись по белоснежному кафелю, а грудь соприкоснулась с поджатыми под себя коленями. По спине бьет уже безразличный кипяток, но даже это не имеет никакого значения. Сейчас он, как тогда, готов избавить себя от страданий, воссоединившись с бескрайней пустотой, где его точно ждали. Ведь ждали?..
Голос. Слышать его будто бы вновинку и удивляться, откуда сознание помнит каждую нотку в этом грубоватом переливе. Но сил не хватает даже поднять голову, чтобы взглянуть на того, кто являлся обладателем и прародителем этих звуков. Не хватает лишь в первый раз, когда разум, уже смирившийся со своей участью, пропускает этот парадокс, продолжая сковывать естество юноши невидимыми цепями. Но повторное воспроизведение его имени бьет гораздо сильнее, нежели могло бы, и Ичиру, будто бы проглотивший сгусток энергии, распахивает глаза, встречаясь с белым полотном под ногами. Вдох. Он знает, кому принадлежит голос. Выдох. Их встреча не должна была пройти Так. И снова вдох, на этот раз задерживая кислород в легких на непростительно долгий срок. Расплавленная кровь хлынула к вискам, ударяясь об них подобно набату. Нарастающий в голове гул сводит с ума, и на какое-то время он прижимает ладони к ушам, теша себя надеждой, что это поможет хотя бы на толику. Тщетно, предсказуемо, не жаль. С презрительным шипением и запрокинутой назад головой он высвобождает тело от влажного воздуха. Подобно змее, принявшей атакующую стойку, он выпрямляется в позвоночнике, сквозь густой молочный пар разглядывая знакомый силуэт. Все такой же, ничуть не изменившийся. Прижавшись скулой к плечу, он рассматривает фигуру брата размытым взглядом, но Ичиру не нужно зрение, чтобы до мельчайших деталей воспроизвести до безобразия точный образ Зеро в своей памяти. Та, словно бы очнувшись от летаргического сна, принялась хаотично подбрасывать глазам картинки прошлого. Детство, кровь, юность, месть, желание, встреча и снова кровь. Каждое воспоминание о Зеро было чрезвычайно ярким и болезненным. Только он один смог оставить подобный отпечаток в разуме брата. Только он один так легко избивал его ежеминутно, стоило вспомнить даже самое банальное упоминание о нем. Как это низко, боги…
Исчерпав данный ему запас сил, который сейчас казался настолько мелким, младший Кирию вновь ощущает прилив колких игл к мышцам, и, обхватив корпус руками, забился дрожью. Холодно, и даже пресловутая горячая вода сейчас играет с ним злую шутку, превращаясь в холодные потоки, обволакивающие тело. Он благодарит господа, что Зеро не видит его сейчас настолько четко, чтобы проследить, в каких приступах заходится его брат, с каким трудом ему удается сохранить возможность видеть, слышать, держать голову – пусть и не прямо. Но все это казалось никчемным по сравнению с тем взглядом исподлобья, которым юноша сейчас прожигал своего близнеца сквозь заполонивший ванную пар. С ненавистью, со жгучим гневом, разъедающим стены вокруг, с нервно подрагивающими губами, что изредка оголяли клыки. Фанатичная усмешка по-собственнически заползла на уста, вынуждая их разомкнуться и выпустить на свободу сейчас так отчетливо слышимый смех. Звонкий и высокий – он не обладал им еще мгновение назад, неужели Зеро пробудил в нем задремавшую истинную сущность?
- Ну надо же… - Впервые за, как могло показаться, бесконечно долгое время Кирию опускает голову, подбородком ощущая нервно вздымающуюся грудь. Руки болезненно обхватили предплечья, оставляя после своей хватки тонкие, бескровные полосы. – Еще помнишь мое имя?.. А я уж было думал, что ты… - Ему удается выпрямиться еще раз, чтобы, дотянувшись до кранов, перекрыть водяной поток, избивающий спину. Вцепившись в одну из рукоятей, он еще долго не выпускает ее, будто бы та служила единственной опорой, - … похоронил его вместе со мной.
Мокрая ладонь соскальзывает по кафелю вниз и шумно ударяется о дно душевой. Щурясь от задержавшегося болевого порога, Ичиру выставил одну руку вперед, второй продолжая сжимать грудь, готовую разорваться в любой момент. Ощущение того факта, что он уже не сможет самостоятельно подняться на ноги вызывает бешеный гневливый порыв, от которого свело скулы. И какое паршивое совпадение – старший брат станет свидетелем этого поражения над самим собой. Его первое наказание? Но почему сразу такое безжалостное? Сухой ком поднялся вверх по глотке, перекрывая доступ не только кислороду, но и выход новым зародившимся словам в адрес близнеца. Сколько он хочет сказать… о, нет, не сказать… Несдержанным криком выплеснуть наружу, прямиком в лицо Зеро, не стесняясь в выражениях и яркой мимике, которая нашла бы себя в ослепительных оскалах и оголенных клыках. В пальцах, мечтающих сжать чужое горло до иступленного хрипа, и не отпускать. Не отпускать, пока в глазах напротив не зародится звериный страх за свою жизнь, которая вот-вот оборвется.
- Смотри, что ты сделал со мной, - Голова отказывается подниматься выше, из-за чего Ичиру видит лишь ноги своего близнеца, но даже этого ему сейчас достаточно. Нервно дрожит все тело, заходящееся в новых спазмах, но и эту низость Кирию игнорирует, продолжая говорить через силу, - Нравится?.. – Он боле не может сдерживаться и, превращаясь в напряженный, трепещущий клубок, сворачивается на дне кабины, истошно кусая губы почти что в кровь, - Пошел прочь, чудовище…

Наверное, падать ниже было попросту невозможно. Его душа успешно добралась до своего недавнего пункта назначения, устроившись в бескрайних просторах пресного уединения, а тело полностью потеряло способность чувствовать, превратившись в эфирную субстанцию, в которую отчего-то врывались посторонние признаки жизни. С крана упадет редкая капля и разобьется о выпирающие позвонки на спине; сквозняк хаотично пройдется по коже, покрывая холодом, но тут же оставляя в покое, снова гореть; чужие прикосновения, которые сейчас выступали раскаленными тисками, хоть и были преподнесены едва ли. Пальцы сжимают предплечья, но кажется, что вот-вот оторвут руки, заставив кровоточить прямо здесь, и кому какая разница, что крови в этом теле, возможно, практически и нет…
Ичиру молча повинуется приказу чужих рук – было бы глупо сопротивляться тому, кто даже будучи человеком мог переломить его надвое, что уж говорить про нынешнюю ипостась брата. Он лишь краем глаза замечает сменившую цвет форму, которая из иссиня-черной стала той самой горделиво-белой, которую и носили ученики ночного класса. Значит, сломался. Значит, умер. Вместе с ним. Тогда. Что же, достойная плата за страдания, но… Кто сказал, что полная? О нет, только часть. Как сложно сейчас не потерять хотя бы остатки гордости, раз уж судьба распорядилась иначе и свела двух братьев в такой подходящий для одного, и полностью противоположный момент для другого. Младшему Кирию показалось бы это все хорошо поставленным спектаклем, в котором он бы с удовольствием поучаствовал, если бы не предательское тело, иссушенное уже не человеком напротив.
Небо, как же это отвратительно… Снова чувствовать кожей. Почему он не змея, почему не может скинуть эти лоскутки, одевшись в новые одеяния, которые не будут пахнуть Им. Ведь он шел сюда только с одной целью – избавиться от запаха, который пропитался в каждую клетку. А теперь… Снова. Снова хранить на себе этот отпечаток, вот только гораздо более сильный. Проклятье близнецов? Оно слишком многогранно, чтобы делать лишь несколько выводов. И сейчас эта черная метка вновь запестрила на сердце, порционно выбрасывая яд в полумертвую кровь.
- Пусти.. – Ичиру пытается повести плечами, чтобы сбросить с себя эти родные ладони, но тщетно, и из груди в ответ вырывается болезненный хрип. Как это мило – даже голос пошел против него. Вальяжно блуждающие по телу волны дрожи не оставляют Кирию ни на мгновение, и сейчас так бесполезно скрывать от брата собственную слабость, когда через его пальцы передается этот мандраж. Ему не холодно. Ему не жарко. Эта дрожь гораздо сильнее. Просто потому, что вызвана им одним, вызвана Зеро.
В какой-то момент приступы становятся настолько сильными, что юноша, стиснув зубы, не смог их побороть. Будучи ведомым только этой кратковременной вспышкой состояния аффекта, он в считанные мгновения уперся раскрытыми ладонями в грудь брата, отталкивая его пусть и на один шаг, но назад. Как и думалось, силы теперь никогда не будут равны, и даже кровь Хио больше не сможет уровнять чаши весов. Снова доминант. Снова подчиненный. Снова слабость, просто немного другая. Когда-то он болел телом, сейчас же – душой. И небо, Насколько это было отвратительно!.. Ведь раньше, даже будучи неспособным нанести смертельный удар своей катаной, спрыгнуть с платформы и не превратить при этом сахарные кости в порошок… Никто не мог сломить его дух, окрепшие за долгие годы истязания оболочкой настолько, что казалось немыслимым. И сейчас, здесь, осознавая свою никчемность, что так любезно была показана в лавандовой радужке напротив, омерзение подобно снежной лавине скрыла последние остатки веры. Той самой, что все еще можно исправить, просто нужно время. И ради подобной цели Ичиру был бы даже согласен ждать. Но не теперь.
- Ты ничего не можешь довести до конца, и никогда не мог… - Уверенный упор в залитое водой дно, отталкиваясь неторопливо, но уверенно. Тело, подчинившись душевным позывам, забывает о своей приобретенной слабости, но забывает и о том, что когда-то источало нечеловеческую силу. Всего лишь кукла, которая следует за нитями, поднимающими конечности и корпус кем-то сверху. Не пошатнуться, уверенно выпрямляясь и теперь уже смотря на брата в полный рост. Его ничуть не смущает собственная нагота, поэтому еще мгновение он молча смотрит в глаза брату, а после – переступает невысокий порог душевой кабины, перехватывая пальцами махровое полотенце на крючке. - В тот вечер я был готов сдохнуть в твоих руках. – Ворсистая ткань скрывает собой бедра до колен, оставляя корпус без внимания. Рассекающие кожу капли режут грудь и позвоночник, на серебристых волосах лишь на мгновение замирают чуть мутноватые жемчужинки, но, так и не сумев удержаться за свою опору, падают вниз, разбиваясь о тяжелые плиты под ногами. Взгляд Ичиру до сих пор расфокусирован, и аспидные зрачки изредка дергаются в сторону, словно пытаясь сосредоточиться хотя бы на чем-нибудь, но не видят ровным счетом ничего. Склонив голову к плечу, он мерно втягивает в себя пропитанный влагой воздух. Каков был смысл приходить сюда, если он снова запачкан этим запахом… Нервно дернулись губы, оголяя клыки.  Сжатые в кулаки руки так хотят врезаться в чужую грудь, что желание почти что непреодолимо, но Кирию, тряхнув головой, возвращает себе контроль, еще хотя бы на несколько минут. - Но тогда какого черта я до сих пор живу. – Светлая радужка, когда-то так похожая по цвету на братскую, кажется гораздо более холодной. Сощуриться.
Тонкие бледные пальцы скользят вверх, не прикасаясь к близнецу. На крохотном расстоянии проходятся по пиджаку, поднимаясь к вороту, и только достигнув его – остервенело вцепляются в накрахмаленную ткань. Тянут на себя, но, что не удивительно, подходит сам Ичиру. Было бы удивительно, если он повторно смог сдвинуть с места вампира, уже не находясь в том отвратительно-агрессивном состоянии. Плевать. К черту гордость. Он не считает это поражением, это всего лишь шаг. Всего лишь сблизившиеся лица. Настолько, что теряется последняя способность видеть. Не желая показывать подобную слабость, юноша опустил веки на болезненный взгляд, прильнув к уху близнеца.
- Я не виню тебя за произошедшее, - О нет, это не похоже даже на пресловутый шепот, он гораздо ниже, пронизан холодными нотками. Поистине змеиное шипение. - Но ненавижу за то, что снова жив. – Неторопливо разжать ладони, отойти в сторону, но не обратную Теперь – вперед, не оглядываясь. Не делая этого лишь по одной причине – чтобы не сорваться на страждущий крик, вновь не пасть на колени, но только теперь – без надежды подняться. Уверенные, хоть и нечеткие шаги к выходу, минуя дверной проем. Он не имеет права оглянуться.

Так предсказуемо… Ичиру сбавляет шаг, опускает голову. Улыбка. Будто бы последний вдох влажного кислорода перед ожидаемыми последствиями. И вот уже тело ощущает совсем не желанную опору, вонзающуюся в позвоночник деревянными углами. Оставляют вдавленный алый след продольной линии, безукоризненно ровной и болезненной. Но была ли это боль передана хотя бы на толику по сравнению с той, что рвалась наружу через лавандовую радужку? Ощущаемая настолько сильно даже сквозь опущенные веки, которые, дрожа, еще долго не решались открыться. Бесполезно сопротивляться – тот единичный случай, когда ему удалось оттолкнуть от себя брата, был вызван не только внезапно вернувшейся силой младшего близнеца, но и эффектом неожиданности у старшего, не более того. Сейчас же, когда полноценный вампир избрал заточение и обездвиженность мерой наказания для своего брата, руки безвольными плетьми повисли по линии бедер, а склоненная набок голова старалась не встретиться с выдыхаемым воздухом в лицо, непосильно сухим и горячим. Лучше было бы молчать. Хоть раз в жизни – пропустить мимо ушей все сказанное и не раскрыть губ, чтобы не усугубить ситуацию. Было бы лучше. Но не для Ичиру.
- О… - Звук срывается пронзительным хрипом, выдающим недостаток кислорода в хрупких легких. Но юноша продолжает улыбаться. Улыбаться настолько язвительно, насколько мог. Насколько хотела неприкаянная душа, уже не раз отошедшая в мир иной и не желающая возвращаться из него обратно. Помедлив, он едва ли поворачивает голову в сторону Зеро, приоткрыв глаза на мизерную толику. Сквозь светлую решетку ресниц он видит его размытый, изрезанный силуэт, но и этого достаточно, чтобы убедиться в правоте своих мыслей – взбешен. Не этого ли так ждал Кирию?.. – Конечно… Ты всегда так исступленно боялся одиночества, что пытаешься смазать его даже в совершенных грехах. – Тонкие, обескровленные губы обведены кончиком языка, а вырвавшийся смех звучит настолько тихо, что его легко можно спутать с посторонним шумом где-то за спиной. Грудь едва ли сотрясается, заходясь ставшей уже привычной дрожью, а готовые подкоситься ноги принимают упор только на левую, чтобы хоть как-то продолжить контроль над собственным телом.
И сейчас он был готов замолчать, дождавшись того момента, когда зеро надоест строить из себя всесильного и обиженного доброго героя. Он был готов ждать столько, сколько потребуется, не сдвинувшись с места и не сделав ни одного лишнего глотка кислорода. Если бы брат не продолжил свою гневливую тираду, словно нацеленную на возрождение пылающего огня в груди Ичиру. Слабо повести плечами, но выдать нервозность. Сжать челюсти до предательского скрипа и поднять руки на уровень груди, которая так по-собственнически была прижата братской напротив. Неосознанно сжимаются пальцы, преследуя лишь одну мысль – высвободиться. Оттолкнуть. Уйти прочь, чтобы больше никогда не вернуться. Небо, да он и не желал возвращаться, тогда какого черта его до сих пор держали взаперти мира живых! Кому стоило пустить пулю за подобную шутку? Кто тот мазохист, что наслаждался страданиями обоих в этот момент…
- Ты ничерта не понял… - От безысходности обе руки вцепились в манжет белоснежного рукава. Послышался треск расходящейся ткани. Еще мгновение, и блестящая позолоченная пуговица, вырываясь из крепления, падает на пол. Звон, еще один, и  еще. Эхом разносится по запотевшим стенам, бьет рикошетом. Замолкает. Вновь дернуться в чужой хватке, но лишь от того, что тело готовилось принять на себя очередную колкую судорогу. Кислород, застряв на языке, отказался следовать по выученному пути, раздирая глотку невидимыми кинжалами и бесследно кровоточа. Кашель, возможно, от удушья. Или же это пошло отторжение воздуха, коим дышали сейчас оба? – Я прожил достаточно, чтобы возненавидеть все сущее. Каждую тварь, что находилась рядом. И тебя тоже. Так раз уж моя жизнь была настолько глупа и бесполезна, то стоило сделать хотя бы уход из нее достойным. А ты же… - Ичиру раскрывает глаза, теперь уже безбоязненно встречаясь с потемневшим взглядом Зеро. Он пытается оторвать голову от двери, которая до сих пор принимала вжатое в себя тело, но получается лишь едва ли. Хотя… Этого будет достаточно. Зеро и сам заботливо сократил выдержанную дистанцию между ними. Так что младшему Кирию хватило бы еще и нескольких сантиметров, чтобы коснуться лица брата своим. – Ты испоганил даже этот момент, вернувшись к образу тряпичной куклы, которой снова кто-то руководит, дергает за ниточки… - Пальцы оставляют в покое потревоженный рукав, поднимаясь выше. Одной рукой Ичиру коснулся шеи брата, выводя контуры татуировки. Вторая же, миновав ее, легла на скулы, будто бы заботливо поглаживая напряженное лицо, - Я всегда считал тебя слабаком… - Чуть изогнутая бровь, сделав такую нужную паузу для самого себя, а не для близнеца, - Таким ты сейчас и остаешься. Наивным трусом, пытающимся оправдаться в глазах тех, перед кем согрешил.
Вновь улыбнуться, блаженно прикрывая глаза. Плевать, что через какие-то считанные минуты юноша потеряет сознание от недостатка кислорода и непосильной боли, сдавливающей тело. Плевать, что дыхание его сошло на нет, лишь изредка делая глубокие вдохи и хриплые, порывистые выдохи. Плевать, что пальцы, судорожно скользящие по коже, дрогнули не один раз. Его глаза выдают истинное состояние того существа, что было вновь заперто в телесной оболочке. Пусть перед ним сейчас стоял вампир, но и Ичиру перестал быть человеком даже Слишком давно. С того самого вечера, когда любовно разглядывал беспомощные тела родителей, а после – и Зеро. Хотя бы раз в этой жизни он выиграл пари с тем зверем, что безустанно терзал его изнутри своими острыми когтями. Со зверем, шепчущим на ухо одно и то же слово. Всегда, постоянно, каждую минуту. «Слабак. Слабак…» В тот вечер зверь вырвался на свободу, отняв душу мальчика и подчинив ее себе. Когда-то заботливая кроха с невинными светлыми глазами умерла вместе со своей семьей. Да будет так.
- Убери руки, Зеро, это тебе не поможет. – Его собственные ладони неторопливо соскальзывают со скул и шеи, впиваясь ногтями в кожу и едва ли раня ее. Но этого было достаточно самому Ичиру.

Отредактировано Ичиру Кирию (2010-02-21 18:19:26)

Достаточно…
Расширившийся взгляд смотрит сквозь, не замечая ни брата, ни стены, ни плотно окрашенный кроваво-красным воздух. Раскрывшиеся губы шумно втягивают кислород. Слишком много. И совершенно не нужно. Дернувшееся тело сводит судорогой, безостановочной, сковывающей.
Хватит…
Он слышит голос. Слышит слова. Повторяет их про себя десяток раз, а подкинувший воспоминания разум съедает заживо только что вернувшегося к жизни юношу. Горит в собственной шкуре, чувствуя, как пламя добралось до самых легких. Украдкой – к сердцу, протягивая к нему свои когтистые лапы. Еще немного, какие-то считанные миллиметры перед тем, как пальцы вонзятся в трепещущий комок, выдавив из него остатки сил. Один удар, а после – взрыв. Вспышка. Остановка.
Замолчи…
Ичиру вытягивает вперед руки, но ловит лишь воздух. Сжавшаяся в ладонь кулак резко разжимается, чтобы снова вонзить ногти в тонкую кожу. Перед глазами – лишь она. Сначала – с улыбкой. После – со слезами, уродующими прекрасное лицо. И в самом конце – купающаяся в собственной крови, что запачкала грудь Ичиру, одежду, колени. Последняя картинка – яркий блеск, разорвавшийся на мириады частиц. Усыпанный хрусталем пол, словно небосвод скинул с себя непосильную тяжесть вереницы звезд. Переливаются в лунном сиянии еще мгновение, и исчезают. Так ушла из жизни Хио Шизука. Так повторно погиб и сам Кирию, впитав в себя мертвые осколки погибшей возлюбленной. И именно они продолжали терзать его вмиг ослабевшее тело ежеминутно, не давая возможности передохнуть.
Дрожь. Впервые за все время – настолько сильная. Сведенные скулы скрежещут друг о друга, а распахнутый взгляд отказывается бороться с возросшей прострацией. Все так же пытаться поймать виновника этого состояния, но безуспешно. Словно растворился. Исчез. Ранил и оставил истекать невидимой кровью, наблюдая за гибелью со стороны. Как ничтожно он сейчас выглядит… Сознание, совсем недавно способное отдавать отчет действиям тела, замкнулось. Перегорело, как слабая лампочка, разбившаяся под цельным стеклянным куполом. И Ичиру почти что инстинктивно поворачивается лицом к двери, упираясь в нее руками. Шаг на негнущихся ногах. Еще один, обхватывая каемку раковину и поднимая глаза к зеркалу. Испугаться увиденного – застланный мутной пеленой взгляд хаотичен, расширившийся до максимального предела зрачок пожирает светло-лавандовую радужку, затягивая ее в бесконечную черную дыру. Бледные губы, налившись червленой краской, разомкнуты и выпускают на свободу нечленораздельные стоны, которые юноша попросту не в силах контролировать и прекратить. Податься вперед за поблескивающим в светел металлическим предметом. Обхватить рукоять старотипной бритвы, сжимая ее настолько сильно и остервенело, что лезвие прорывает кожу, окропляя сталь багровой жидкостью. Первая капля его новой крови срывается на белоснежную поверхность, превращаясь в рваную кляксу. Выдох. Разворот. Быстрый, один единственный шаг вперед, сокращая дистанцию между ним и братом до предела. Так быстро и ловко, словно он не умирал и вовсе. Обе ладони, обхватившие бритву, вонзаются в сейчас так четко видимое тело Зеро, протыкая отчего-то податливое тело чуть ниже ключицы. Крепкие кости, не выступив преградой, остаются незатронутыми, а бледная кожа начинает терять хранимые за ней соки, стекая вниз и пропитывая ткань формы ночного класса. Доселе девственная рубашка становится влажной, а резкий запах крови бьет по обонянию металлическим, отвратительным ароматом, от которого так хочется убежать. Но Ичиру лишь сильнее вонзает нож в грудь брата, наступая вперед.
Поворот лезвия в сторону, расширяя рану по оси. Прокручивает сильнее. Еще. Еще. Господи, дай сил сделать ему больно!.. И абсолютно неважно, что вампир почувствует этот укол только отчасти. Плевать, что больше он не сможет испытать этого омерзительного чувства укола так, как мог бы раньше, будучи человеком. Вдавливать бритву сильнее, как можно глубже. Не останавливаться.
- Ты никогда и никого не любил… Так… - Выпирающие из-под кожи лопатки так отчетливо напоминают звериные. Острые линии животного, напавшего на свою неслучайную жертву. Собраны, сильны, грациозны. Прилипшие к скулам волосы обрамляют искаженное гримасой боли лицо. Ичиру поднимает глаза на близнеца, встречаясь с таким похожим, но не сейчас. Он один источал весь скопленный в течение долгих лет гнев, который только сегодня получил полное высвобождение. И юноша не станет сдерживать его ни на толику, пусть рвет на части, пусть уничтожает. Пусть и себя самого. Все стало неважным. – И тебе не понять это добровольное рабство, лишь бы… хоть кем-то… быть любимым… Чувствовать себя нужным, пусть и отчасти. Быть рядом… Каждую минуту… Каждое мгновение… Ты отнял это у меня!.. -  Голос срывается на крик, такой грубый и совершенно несвойственный его мелодичному, высокому тембру. Оскал, что чаще украшал улыбки этих самых кровососов, сейчас закрепился на губах простого смертного. – И начал отнимать еще в утробе матери…
Выдох. И с этим свистом покидают тело вспыхнувшие недавно силы. Соскользнувшие с рукояти руки отпускают вогнанную бритву, упираясь в грудь Зеро, но не находят в ней поддержки. Подогнувшиеся ноги неминуемо тянут Ичиру к полу. Пальцы, цепляющиеся за пиджак, лишились последней возможности выстоять, и Кирию падает на колени, судорожно сжимая края чужих брюк.
- Неужели я был не достоин даже такого счастья… - Шепот, оборвавшийся предательским всхлипом. Жжение, пронзившее взгляд, покидает его огненными слезами. Мутные капли, срываясь по щекам вниз, летят на ворсистый ковер. Через какое-то мгновение сквозь звенящую тишину слышится еще один удар капель. Кровавые кристаллы из раны Зеро, миновав одежду, рухнули вслед за человеческим поражением. Вот и все. Закончилось.

Шизука-сама… Вы же говорили, что мы уйдем вместе…
Секунда. Минута. Час… Сколько прошло времени с того момента, как Ичиру пал так низко, но не только перед братом, но и самим собой? Уже в полную силу рвется наружу та часть, которую он тщательно скрывал с момента смерти возлюбленной на своих руках. В тот вечер он плакал последний раз, пообещав отныне позабыть эту отвратительную человеческую черту. С того дня его губы кривила еще более ядовитая усмешка, а взгляд, и без того свинцово-холодный, лишился последних теплых искр, которые все-таки были с ним еще в детстве. И как же сложно было отрицать тот факт, что именно Зеро зародил и сумел хранить их долгие годы, пока проклятые близнецы были вместе… Только рядом с ним, только ощущая его кожей, слыша дыхание напротив, он мог безбоязненно открыться, вывернуться наизнанку перед тем единственным, кто не посмел бы и побоялся причинить боль, в стократ сильнее физической.
Удар, нанесенный брату, был поделен поровну. И, если Зеро досталась боль тела, то Ичиру, как это было обычно, перенял на себя вторую сторону медали, собственноручно проткнув душу. Это было справедливо, поэтому последующее наказание было воспринято с немым согласием. Склоненная к полу голова, соприкасающийся с ковром лоб и жгучий огонь в глазах, рвущийся на свободу соленым потоком. Задыхаться, теряя возможность дышать ровно и мерно. Бездумно глотать кислород, с хрипом и нарастающим кашлем – снова предан ожившей материей. Снова теряет контроль. Судьба сыграла с ним злую шутку, подарив свободу от болезней лишь на время, чтобы после вернуться с той же силой, как и раньше. Вкусив запретный плод однажды, глупо было полагать, что он излечит его навсегда.
Продать душу самому Дьяволу, лишь бы не ощутить прикосновение родных ладоней к пылающему лицу. Не смотри… Сопротивляться, отводя голову в сторону, но прекрасно понимать, что это так бесполезно… И вздрагивать. Снова и снова, когда пальцы избавляют щеки от омерзительных для самого себя слез. Так будет еще хуже… Дрожащие губы продолжают ронять всхлипы, отказываясь сомкнуться в неприступную линию, хоть как-то показать, что он не так слаб, каким сейчас является. Он может бороться, может оттолкнуть от себя Зеро. Может встать и уйти как можно дальше, прочь от того дома, где его нежеланно приютили. Сделать все, что угодно, лишь бы вновь не встречаться взглядом с тем, кого ранил от ненависти и совершенно противоположного ей чувства одновременно. Вложить в удар все оказалось так легко… Всего лишь память. Всего лишь картинки и сопровождающие их голоса. Смех, улыбки, тепло, рядом – с одной стороны. Отречение, непонимание, укор, сожаление – с другой. Кто же мог догадаться, что мир Ичиру изначально был поделен надвое, и что только один человек был рядом с ним под своеобразным непробиваемым куполом, в то время как все остальные: родители, друзья семьи и даже учитель Ягами – оставались вне стен этой нерушимой братской крепости, в которой и Только в которой младший Кирию мог почувствовать себя живым, нужным, любящим и любимым.
Замок. Рухнул.
Проходя по руинам, задевая острые осколки, Ичиру обещал себе никогда больше не возвращаться к ним. Даже не дотрагиваясь до остатков, он резался об них, проливая кровь на когда-то светлые камни, почерневшие в один миг и продолжившие хранить неугасимый мрак в себе. Наверное, если бы судьба сложилась иначе… Ведь подумать только – какой-то один мелочный год мог бы спасти обоих близнецов от столь жестокой участи. Они остались бы братьями, но родились не в один день и не были бы взращены в утробе матери одновременно. Никто не отнял бы и толики сил у своей родной копии. Никто бы не посмел назвать их ведущим и ведомым. Надеждой и Обреченным на медленную смерть. Какой-то год, и спустя долгое время разлуки, братья Кирию сжали бы друг друга в самых теплых объятиях, которые только существуют в этом дерзком мире. А вместо этого…
Он открывает глаза слишком поздно, вновь сталкиваясь с пустотой вместо почти что зеркального отражения напротив. Теряя опору, руки впечатываются в уже осточертевший, запачканный слезами и кровью ковер. Буквально на мгновение пришедшие в норму датчики вновь выдают красный свет, и юноша, остервенело сжимая меж пальцев грубый ворс, пытается приподняться. Конечно же, тщетно. Слишком много сил было потрачено на то, чтобы вначале оттолкнуть от себя полноценного вампира, а после – проткнуть кожу, куда более крепкую, нежели обычная человеческая. Выдох должен был быть мерным, но планы тела и разума идут в раскос, из-за чего Ичиру, лишившись остатков кислорода слишком резко, теряет и без того размытый образ пространства.
- Что… Хочешь бросить меня повторно… - нет, это не его голос… Он не может говорить настолько грубо и утробно. Даже недавний крик не идет ни в какое сравнение с тем, что вырвалось из груди в этот момент. Он даже не пытается поднять голову, чтобы убедиться – Зеро и вправду собрался уходить. Но, если позволить совершить ему задуманное, то это станет их последней встречей, теперь уже – навсегда. И мир, который по странной случайности снова приобрел младший Кирию, лишится того единственного света, который держал его наплаву с самого рождения. Того света, который он сам от себя отталкивал, боясь обжечься из-за безумной к нему любви. Всего лишь осознание – не сможет ни дня прожить без брата; без отсутствия его голоса; без ощущения; без банальных мыслей о нем. И страх сковал тело подобно раскаленным добела прутам, заставляя прогнуться в позвоночнике и с замершим сумасшествием в радужке пытаться продохнуть.
Твой мир пуст, Ичиру. – Вторит внутренний голос промелькнувшим мыслям, - Брошен. Покинут. Оставлен. Один. – Жестокая чеканка по разуму, что не потерпит возражений. Колким фактом, который остается лишь принять и погрузиться в отчаяние. Ведь… правда.
Вдох.
Запах крови, до этого почти не ощущавшийся, бьет по обонянию настолько ощутимо, что начинает кружиться голова. Жар, бьющий по вискам, едва ли остается переносимым. В очередной раз луна бросает свой спасительный луч на запятнанную кровью бритву. Так близко, что ему будет достаточно протянуть руку на мизерные сантиметры. Но зачем? Обхватить рукоять как недавно и перерезать себе горло, чтобы забыть этот страшный сон? Или же найти в себе силы и подняться на ноги, дабы закончить начатое? Ты и вправду слабак, Ичиру. – Боги, почему оно не может замолчать, безустанно нанося удары.
- Зеро… Ты не уйдешь далеко в таком состоянии, дурак… – Но он смог произнести только имя брата, едва ли подкрасив его звонким тембром, чтобы выделить на общем фоне тишины. Подумать только: нанести удар, чтобы после – излечить его собой же. Вытянутая вперед рука. Все произошедшее было тщетной попыткой доказать самому себе возможность выжить без близнеца, как и раньше. Занесенное над запястьем лезвие. Но как бы не было спокойно рядом с Хио, все четыре года не пойдут в сравнение с одним единственным днем из тысяч, проведенных рядом с ним. – Зеро!.. – Оскал, задерживая дыхание, и резкое движение холодной стали по тонкой коже. Доля секунды. Кровь минует разведенные для нее одной границы, заливая ладонь и торопливо подбираясь к локтевому сгибу. Какой сладкой тягучестью охватился разум…
Почти что в бессознательном состоянии Ичиру отбрасывает проклятую бритву вдаль, не вслушиваясь даже на толику в ее звенящий полет. Протянутая вперед вторая рука ухватывает щиколотку отошедшего брата. Найти в себе силы выпрямиться и сесть на колени. И только так, заполучив бОльшие возможности, перехватить ладонь брата, притягивая его обратно, к полу. Покачнувшееся тело возвращает к себе умение чувствовать слишком запоздало – оказывается, истерия не покидала его ни на минуту. Пусть. Пусть, прижавшись к груди Зеро, он пачкает оголенный корпус его кровью. Пусть, перехватывая рукой шею брата, он глушит собственные хриплые стоны на его плече. Прижатое к чужим губам запястье практически вынуждает раскрыть губы, не терпя пререканий. Он сам совершил этот бездумный поступок. За все рано или поздно придется заплатить. Так чем подобная расплата была хуже всего случившегося?
Но не сказать. Не сказать ни слова, хотя этого так требовала измотанная душа. Только сильнее сжать руку на родной шее. Сильнее закусить губу. Сильнее зажмуриться. Если бы ты только знал, как я ненавижу тебя за то, что не могу вырвать из сердца эту чертову любовь..